Лера тоже принялась раздеваться, рывками стаскивая с себя чешую блестящего платья. Платье полетело в угол, к туфлям Ларисы. Белья под ним не было.

Лера забралась в постель, устроившись у стены и, прижавшись лицом к плечу Ларисы, жарко зашептала:

– Зачем тебе эта дурочка, а? Она же ничего не знает, не умеет! Только нос воротит!

Лариса лениво подняла руку и оттолкнула голову Леры. Ее пальцы, коснувшись растрепанных рыжих волос, словно зачерпнули яркую кровь и дали ей стечь.

Лера приподнялась на локте и, с ненавистью глядя на спокойное лицо подруги, продолжала:

– Она же страшная!

– Она красавица… – ответил ей сонный голос. – Хватит. Ты же знаешь…

Лера подцепила пальцем бретельку на плече Ларисы и стянула ее вниз. Обнажилась полная, вздрагивающая грудь с темным сморщенным соском. Лера припала к ней губами. Лариса открыла глаза и стала смотреть в потолок. Ее лицо расслабилось, возникла слабая, неопределенная улыбка. Она подняла руку и, нажав на плечо Леры, заставила ее спуститься ниже.

Та подняла голову:

– Ты сегодня спешишь…

– Помолчи…

Рука Ларисы все дальше отталкивала ее, и Лера покорно отползла к ее ногам. Подняла край комбинации, медленно раздвинула податливые бедра. Уткнулась лицом в русый холмик между ними.

Лариса вздрогнула и закрыла глаза.

– Постой… Погаси свет… – прошептала она.

Лера молнией метнулась к притолоке, и комната погрузилась во тьму. Только постепенно в нее проник слабый свет дворовых фонарей, отраженный снегом.

В этом свете тело женщины, лежащей на постели с разведенными ногами, казалось заиндевевшим.

Лера бесшумно вернулась к кровати и снова устроилась рядом. Она поглаживала живот и промежность подруги, целовала ей грудь.

Та молчала.

Лера в отчаянии остановилась и подняла голову.

– Ты сегодня каменная, – сказала она.

– Тебе кажется… – раздался тихий ответ. Губы Леры снова нашли русые волосы, казавшиеся холмиком подтаявшего снега. Она опустила ресницы и приникла к телу, то вздрагивавшему, то расслаблявшемуся. Лариса застонала и протянула вниз руку, гладя волосы Леры. Та, не отвечая, прижалась еще теснее, охватив ее бедра цепкими руками. И вдруг вскочила, оттолкнув подругу. Лариса удивленно открыла глаза:

– Что такое?

– Ты… думаешь о ней? – свистящим шепотом спросила Лера.

– Дурочка. Иди сюда.

– Ты сейчас сказала ее имя!

– Тебе показалось… – Лариса села в постели, оправив на плечах и бедрах комбинацию. – У тебя нервы не в порядке. Ты много пьешь.

– Думаешь, я не вижу, какими глазами ты на нее смотрела? – Лера вскочила с постели и бросилась искать платье. – Иди к черту!

Лариса смотрела, как она одевается. Внезапно та включила свет, и обе женщины сощурились, часто заморгали, глядя друг на друга.

– И куда ты пойдешь? – спросила Лариса, увидев, как Лера возится с замками.

– В бар. Пойду опять надерусь. К черту тебя, твоих девок и твои статуи!

За ней с шумом захлопнулась дверь, щелкнул предохранитель замка.

Лариса снова откинулась на подушки, закрыла глаза. Опустила руку, чтобы поднять край комбинации, но тут же отдернула ее. Тогда она перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку.

– Самое время сойти с ума, – сказала она так тихо, что сама себя не услышала.

ГЛАВА 12

Никто никогда не видел Ларису спящей. Днем или ночью – она всегда появлялась в коридорах и комнатах клуба тщательно одетая и причесанная, как будто только что поправляла где-то свой туалет и макияж. Стук ее каблуков и повелительный голос раздавались везде – в баре, в библиотеке, в гостиных клуба и в зимнем саду среди пальм и рододендронов. Никто никогда не видел, как Лариса плачет, – и вообще не догадывался, плачет ли она.

Самым удивительным было то, что председатель сама этого не знала. Не плакала она очень давно и сильно сомневалась, что способна это делать сейчас.

Но сегодня был один из тех дней, когда ей почему-то хотелось плакать. Это желание, не найдя выхода, перешло в необыкновенную раздражительность и пало на головы членов клуба. Лариса отчитала барменшу, проверила счета на кухне, сделала головомойку двум уборщицам, явившимся утром в «Политес», и наорала на Любу– красавицу с лицом точно из голубоватого льда, зашедшую к ней в кабинет, чтобы попросить об оплате долга.

– С ума сойти! – Лариса швырнула ей в лицо бумажку, на которой ледяная Люба сделала подсчет своего долга. – Ты ведь не думаешь, что я способна оплачивать все твои нужды!

Люба невинно посмотрела сначала на бумажку, потом на Ларису и приподняла брови.

– Но что тут необычного?.. – протянула она, забирая бумажку и пряча ее в карман. – Ты же всегда платила. И сумма-то небольшая…

– Тысяча двести?! – почти взвизгнула Лариса. – Тысячу с лишним долларов ты считаешь небольшой суммой? Богато живешь, подруга!

– В таком случае, – холодно заявила Люба, – я буду вынуждена взять эти деньги из своего вклада. Очень жаль.

Председатель схватила сигарету и приказала себе успокоиться.

– Ты лишишься прибыли, если заберешь вклад. Надеюсь, ты понимаешь это? Никто не берет деньги накануне дела. Даже если тебе понадобилась новая шуба.

– Не в шубе проблема, тем более что скоро весна. И я прекрасно понимаю, что сама себе делаю хуже. Но мне больше неоткуда взять. Кроме того, мой вклад составляет куда большую сумму, чем та, которую я буду вынуждена взять. Повторяю – буду вынуждена.

– Я не дам денег, – сказала Лариса, пуская дым в потолок и сощуривая глаза в две щели.

Глаза были припухшие, усталые, но только потому, что она провела бессонную ночь. Никто не подумал бы, что председатель плакала. А зачем ей было плакать – не знал пока никто в клубе, за исключением Леры. Лера знала, но отсутствовала, и Лариса даже предположить не могла, где она находится.

Ей требовался совет. Она понимала, что не сможет долго скрывать от членов клуба, куда делись их деньги и почему она вынуждена урезать счета на кухне и отказывать в денежных ссудах.

Люба была первой ласточкой, залетевшей в ее кабинет с просьбой о деньгах, но Лариса понимала, что на этом дело не кончится. Любой член клуба мог потребовать от нее отчета в том, куда были вложены их деньги накануне весеннего сезона – сезона, когда клуб производил крупнейшие закупки некоего товара в Средней Азии.

Лариса, как председатель клуба, имела безусловное право распоряжаться вложенными в кассу деньгами по своему усмотрению с тем, чтобы к весне нарастить на них максимальную прибыль. И любой член клуба мог теперь узнать, что все деньги ухнули в рискованную аферу с девятью бронзовыми музами работы Кановы – с музами, ставшими нереализуемым товаром именно по той причине, что их было не девять, а всего восемь…

Восемь статуэток стояло в задней комнате кабинета Ларисы. Восемь гипсовых статуэток, на которые она теперь не могла смотреть иначе как с отвращением.

– Лариса! – Люба повысила голос, и та очнулась. – Я прошу тебя выдать часть моего вклада.

Так не делается, – продолжала выкручиваться председатель. – Ты прекрасно знаешь, что деньги очень скоро понадобятся. Это повредит интересам клуба.

– Моим интересам очень повредит то, что я не могу расплатиться с этим проклятым долгом! – повысила голос Люба. – В конце концов, почему ты мне отказываешь? Если хочешь, я возмещу эту сумму… Ну, не знаю когда… Может, через пару недель.

– Через пару недель будет середина марта, и возмещать станет поздно, мы вложим деньги. Короче, я не думаю, что это целесообразно – брать деньги из кассы. Нет, Люба. Попроси у кого-нибудь другого.

Та фыркнула и встала. Она оправила широкую сиреневую юбку жестом королевы на приеме в Букингемском дворце и холодно изрекла:

– Хорошо! Тогда я поставлю вопрос о твоем отказе выдать мне мои собственные деньги на собрании членов клуба. Собрание сегодня вечером, если я не ошибаюсь?

Ларису прошиб холодный пот. Она знала, чем может обернуться такая постановка вопроса сейчас. Что началось бы, если бы члены клуба узнали, что их деньги пропали! По меньшей мере председательское кресло под ней даст сильный крен. И удастся ли ей удержаться в нем…